«Гэбнюки» надеялись, что кто-то из нас расколется»
Философ Аркадий Киреев вспоминает о неформалах 80-х гг.
Вахтанг Кипиани
-…В 1985–87 годах у меня было два круга общения. Первый — две группы профессионалов-философов, социологов, экономистов, литераторов, с которыми мы обсуждали ситуацию в стране, анализировали экономическое и социальное положение в СССР, а также некоторые философские вопросы. Одна из этих групп в конце 1984 года удостоилась пристального внимания КГБ, вплоть до прослушивания разговоров в наших квартирах, неожиданных «приглашений» на беседу прямо на улице — а «беседа», точнее, перекрестный допрос, затягивалась порой на целый день или на пол-ночи. Судя по всему, нас хотели «раскрутить» на очередной показательный процесс, но началась «перестройка»…
Наша группа состояла из покойного Юрия Деева (философский ф-т КГУ, отделение социологии, — работа в прикладной социологии — зав.социологической лабораторией крупного киевского завода на 50 тысяч работников — член президиума Всесоюзной социологической ассоциации), его друга по универу, великолепного поэта и журналиста Александра Зимина (тогда он был редактором детского журнала «Пионерия», потом уехал с семьей в Германию, и сейчас живет там), Виктора Штопельмана — инженера, математика и толкового философа, и еще двух-трех человек, в том числе — некоего Петра, работавшего бригадиром сборщико элетроники на заводе ВУМ.
Вот из-за его пересказов наших дискуссий в рабочих «курилках» ВУМа мы и привлекли к себе интерес ГБ-шников: как же, какие-то интеллигенты, и начинают рабочий класс развращать своей клеветой на соввласть! Но поскольку все мы были уже пуганые и стреляные, то ни одной компрометирующей бумажки как при гласных, так и при негласных обысках КГБ найти не удалось. А записи «прослушки» по советскому закону в суде не только не принимались, но и предъявлять их было запрещено…
Так что «гэбнюки» могли только надеяться на то, что кто-то из нас расколется и заложит всех… Но на это требовалось время, а время, как оказалось, работало на нас. И с началом перестройки, а также гласности за те же деньги, все их обвинения стали сыпаться, как карточный домик — если в «Правде» А. Яковлев пишет кое-что из того, что нам инкриминируется как антисоветчина, то что можно тогда нам пришить?.. Вот так наше «дело» медленно и заглохло.
Второй круг в основном состоял из молодых философов — сотрудников киевского Института философии Сергея Грабовского (ныне — доктор философии, редактор журнала «Генеза»), Кости Малеева и других. Я с 1987 года был членом Философского общества СССР, ездил с ними на конференции и семинары, выступал там несколько раз с докладами и сообщениями, и тому подобное.
Этот круг в какой-то мере пересекался с еще одним — киевским Клубом любителей фантастики «Світовид», которым руководил писатель-фантаст Андрей Дмитрук (сын бывшего редактора «Спортивной газеты» Всеволода Дмитрука), а по совместительству — сотрудник КГБ из отдела по работе с интеллигенцией. В 1990 году А.Дмитрук примкнул к крайним нео-коммунистам.
В КЛФ «Світовид» я и Сергей Грабовский вели секцию теории фантастики (фантастоведения), а потом сотрудничали с исследовательской группой Института философии по проблеме «Идеал и Будущее», которую возглавляла д-р философии Катерина Шудря (точнее, в основном работал в этой группе Сергей Грабовский, а я был как бы причастен к ней, но — неофициально). Во всяком случае, то, что мы тогда делали в КЛФ, не делал никто в СССР, да и сейчас наши разработки вполне могли бы быть новым словом в исследованиях фантастики (в отличие от полубезумных работ С.Переслегина или полного слюнявой «стругацкомании» идиотизма Романа Арбитмана).
И, наконец, третий круг, через который я, собственно, и попал в орбиту УКК, — это наша полубогемная — полутворческая тусовка, которая собиралась у Наташи Ставицкой. В нее входили разные люди, кто-то, как художница Неся (Таня Несеверенко) и ее друг — фотограф Виктор, что-то делали в своей жизни, кто-то просто говорил о том, что он мог бы сделать, а кто-то просто крутился около, делая вид, что причастен чему-то творческому…, но никто так и не узнавал, чему именно…
Эта тусовка собиралась в одном из киевских кафе практически ежедневно (об этом я надеюсь еще рассказать поподробнее в своих заметках о «смутном времени»). Основное занятие — обсуждение новинок фантастики, которые кому-то удавалось достать, новых песен бардов, особенно диссидентских, передач «из-за бугра», чтение стихов — своих и чужих, лишь бы необычных, и так далее. Собственно, эта компания сложилась в основном в конце 70-х, когда я организовывал домашние литературные салоны, а привел ее поэт Боря Морковский (сейчас, кажется, живет в Германии)…
Время от времени возникали у меня и сравнительно короткие увлечения — то игрой в «го», то еще чем-нибудь столь же странным. Но традиционной «пульке» у Наташи Ставицкой я старался все же не изменять.
Вот, собственно, накоротке о том, каковы были увлечения и круги общения того времени. Могу лишь добавить еще, что в моей библиотеке было немало довольно редкостных книг, причем в основном — издания, чудом проскочившие в печать в начале 60-х, как, например, мемуары Юрия Смолича с подробным рассказом о Киеве и Харькове 20-30-х годов и украинском «расстрелянном Возрождении», или первое издание «Одного дня Ивана Денисовича», или мемуары некоего Орлова — предшественника Л.Гинзбург и В.Шаламова по описанию сталинских лагерей.
Извлечения из этой литературы позволили мне уже после хрущевской «оттепели» удержаться от сползания в бытовой конформизм, на чем сломались многие из моего поколения — те, кому не посчастливилось тогда же войти в круги диссидентского движения и общения. Я же, хотя и с этими кругами не соприкасался до середины 80-х, все же сохранил свои позиции и свое отношение к соввласти, и особенно — к компартийцам. А потом наша тесная философская компния во главе с Юрием Деевым (ныне, увы, покойным) вообще помогла мне перейти от молчаливого отрицания — к действенному, то есть войти в политику как националисту.
-…По поводу газеты «Незалежність» (газета издавалась под эгидой Украинской народно-демократической лиги — В.К.). Выпустили мы более десятка номеров, периодичностью особой не блистали — условий не было, но в среднем выходила газета раз в месяц. Поскольку вся редакция была в одном лице, то все споры и дискуссии по поводу каждого номера я мог вести разве что сам с собой. Но могу сказать, что несколько книг мне очень помогли тогда: прежде всего было прекрасное пособие «Макетирование и верстка газетного номера» с подробными примерами и даже схемами различных вариантов макетов полос; затем — великолепная книга А.Аграновского о мастерстве журналиста (я взял из нее куда больше, чем из двухлетнего Института журналистского мастерства, который я окончил в 1986 году), и, наконец, некоторые мемуары — того же Ю.Смолича, генерала А.Игнатьева, и других деятелей начала ХХ века.
Что касается репрессий — то нас Бог миловал, и за все время издания «Незалежності» нас так ни разу и не смогли заловить с тиражом или с макетами. Может быть, помогло то, что ни я, ни Евгений Чернышев никому не сообщали, кто и когда везет макеты, или получает тираж. Эта информация была только между нами двумя, так что уйти на сторону не могла.
-…Вспомню только август 1991 года, когда под моими окнами два дня дежурила черная «волга» с тремя крепкими мальчиками. Однако они так и не предприняли никаких действий, хотя я совершенно открыто собирал информацию, а ночами передавал ее по факсу в США пачками в 50–100 листов. Кстати, тогда мои статьи о событиях в Киеве печатались не только в украинской прессе диаспоры, но и в ряде американских газет (в Филадельфии, Лос-Анджелесе и др.) — об этом мне впоследствии рассказал Володимир Марко и президент УНР в эмиграции Микола Плавъюк, первый визит которого на Украину готовил я.
О неформальной печати в перестроечное время и в 1991–93 годах говорить очень сложно, потому что я сейчас уже не помню толком, кто чего издавал. Разве что журналы Вячеслава Пиховшека (спонсоры — ОУН-«ребетовцы» из Лондона) запомнились хорошим аналитическим уровнем, да еще изредка попадавшие в Украину издания Йосипа Терели из Аргентины — своим патологическим духом всеобщей ненависти и антисемитизма.
К оглавлению
